Когда речь заходит о коррупции, то нередко проявляют себя случаи с невероятными её масштабами. Речь может идти о миллиардах рублей, которые заинтересованные лица уводили или пытались увести из-под российской правовой и финансовой юрисдикции, используя для этого всевозможные схемы. Один из распространённых вариантов – оффшорная деятельность и создание целой цепочки подставных фирм.
Одно из самых громких дел последнего времени, связанное с коррупцией в особо крупных размерах, – это дело Михаила Абызова. Ещё совсем недавно этот человек позиционировался чуть ли не как один из выдающихся и наиболее эффективных российских управленцев, возглавляя при этом ведомство с довольно расплывчатыми функциями – министерство по координации деятельности открытого правительства. Кстати, ведомство появилось в 2012, когда в него Абызов пришёл, и было упразднено, когда Абызов его покинул (причём далеко не по собственному желанию).
На данный момент г-н Абызов является фигурантом уголовного дела, в рамках которого экс-министра обвиняют в хищении 4 млрд рублей. И эти 4 млрд – пока только часть суммы, с которой, так сказать, успел «поработать» Михаил Анатольевич. Генпрокуратура предпринимает попытку изъять у г-на Абызова 32,5 млрд рублей.
Примечательно, что замдиректора «Трансперенси Интернешнл-Россия» Илья Шуманов назвал эту попытку «вольным трактованием борьбы с коррупцией». И это притом, что тот же Шуманов ранее в интервью «Новой газете», комментируя владение Абызовым аж 70-ю оффшорами, заявлял, что Абызов по закону не имел права заниматься бизнесом, будучи федеральным министром. Илья Шуманов в этом плане весьма непоследователен: с одной стороны заявляет о явных нарушениях российского законодательства Михаилом Абызовым, с другой – пытается, если можно так выразиться, отыграть назад. Неужели схемы обогащения министра с точки зрения представителя организации, которая и занимается, в том числе выявлением случаев коррупции, к коррупционным не относятся?
На этом фоне обращает внимание и то, кто защищает г-на Абызова по упомянутому (гражданскому) иску Генпрокуратуры. Иск – на 32,5 млрд рублей, как уже было отмечено. Это адвокат, которого сложно отнести к очень известным в нашей стране – Юлий Тай. Почему именно его выбрал в качестве защитника Абызов, у которого, в силу его владения многочисленными оффшорами, явно имеются финансовые возможности для найма более известного адвоката? Но дело тут не в известности, а в связях Тая. У адвоката есть сеть знакомств в судейском корпусе. Видимо, г-н Абызов решил, что это в его отношении будет гораздо важнее…
Так какие схемы Михаил Абызов, по версии следствия, использовал в целях личного обогащения, в обход российского законодательства?
Например, упомянутая бурная оффшорная деятельность. Причём 42 из 70 зарегистрированных оффшоров оформились Абызовым в тот самый период, когда он находился в министерском кремле. А до того, как стать молодым министром – в 2011 году – Михаил Анатольевич использовал тонкости «великого комбинатора» и, например, продавал одну акцию из одного оффшора другому по цене, ни много ни мало, 20 млн долларов. Сложно себе представить, чтобы одна акция какой-либо компании в мире, пусть и самой успешной, могла столько стоить. У г-на Абызова – могла. Причём это не просто продажа, это ещё и продажа с оплатой в рассрочку – на 7 лет под 11 процентов годовых.
Эту схему, которая стороннему наблюдателю может показаться очень странной, Михаил Анатольевич и использовал для получения прибыли «на пустом месте» – для «легализации» своих огромных доходов перед приходом на государственную службу.
Таким образом, г-н Абызов, не реализовав каких-либо выдающихся экономических и технологических стартапов, вдруг стал не только молодым миллиардером, но и министром федерального правительства – завидуй, Илон Маск!..
Находясь в должности министра кабмина РФ и фактического держателя оффшорной империи, г-н Абызов в поте лица координирует открытое правительство, да так, что темпы роста его личного дохода почему-то в разы превосходят темпы роста ВВП страны. Другими словами, менеджер оказывался очень эффективным, когда дело шло о собственном кошельке, но вот эффективность его для федеральной казны оказалась куда более сомнительной.